Если коротко, то дела обстояли так.
В первый класс мы пошли в языковую гимназию, попали туда с большим трудом и за большие деньги, о чем пожалели уже вскоре. Отношения со школой в целом и с учительницей в частности не сложились сразу, и мне понадобилось полтора года, чтобы понять: лучше не станет. Сын очень страдал все это время, и я до сих пор чувствую свою вину за то, что так долго тянула с переходом в другую школу.
В новой самой обычной школе по месту жительства я поняла две вещи:
1) настоящие учителя, какими я их себе представляла, бывают (а значит, мои претензии к предыдущей учительнице были обоснованными),
2) только от этих настоящих учителей зависит, чтобы пребывание ребенка в школе было комфортным (они могут самортизировать многие школьные ситуации).
Сына в новую школу я перевела в середине учебного года во втором классе. Ждать до конца второго класса не было никаких моральных и физических сил. И с середины второго класса до конца четвертого (два с половиной года) я почти не знала никаких проблем: наша прекрасная учительница была настоящим профессионалом своего дела.
Но первые полтора года в школе не прошли бесследно: сын плохо адаптировался среди сверстников и с большим подозрением относился к учителям. Время от времени возникали ситуации, когда мне приходилось переживать из-за его поведения.
* * * * *
В пятом классе начался новый виток серьезных проблем. Моего сына перевели в сборный класс, сформированный из тех детей, кто пришел в эту школу не с первого класса, а чуть позже. Мы автоматически попали в их число.
Сборный класс – это (в большинстве) дети, которые по каким-то причинам не прижились в своих прежних школах: из-за поведения, плохой успеваемости и т.д. Девяносто процентов учеников пришли в нашу школу именно в пятый класс, начальную школу они закончили в других местах. Поэтому класс был заведомо трудным.
Классным руководителем поставили бывшего военного неполных сорока лет. У него было педагогическое образование, но не было никакого опыта работы с детьми: работать в школу он пришел только в этом году, наш класс стал у него первым. Поскольку дети – это не военнослужащие, готовые беспрекословно выполнять все приказы, контакта у классного руководителя с учениками не получилось. Конфликты, ссоры, драки между детьми были практически каждый день. Некоторые ученики к этому моменту уже состояли на учете в милиции и действовали в классе методами почти армейской дедовщины. Некоторые приносили в школу перочинные ножики и петарды. Некоторые откровенно издевались над учителями, ругались матом на уроках, срывали уроки. Понятно, что многим родителям это не нравилось.
Мы не единожды поднимали вопросы на родительских собраниях, общались с классным руководителем и администрацией школы. Нас не устраивал ни класс, ни отношение к нему учителей (которое быстро стало негативным), ни успеваемость в классе.
За этот учебный год у моего сына – помимо обычных синяков, ссадин, порванных вещей и других «мелочей» – было три школьных травмы, все они завершились травмпунктом, гипсом и прочими сопутствующими деталями. Последняя травма (4 мая) была особенно тяжелой: открытый перелом со смещением, почти целый день мы провели в травмпункте, следующие две недели в больнице (перелом вправляли под общим наркозом, вставляли спицу), после чего еще долгое время числились на дневном стационаре и через весь город (детский травматологический стационар – один на весь город), с гипсом и спицей, ездили на перевязки, процедуры и лечение.
На всякий случай хочу пояснить, что травмы за это время получил не только мой сын: были и другие мальчики, которые ходили в гипсе, были и девочки с порванными связками и другими последствиями от взаимодействия с нашим активным классом. Сколько у детей пострадало разных вещей (портфелей, курток и т.д.) – перечислению не поддается. И страдали чаще всего не те, кто затевал эти потасовки, а те, кто невольно в них оказывался: перемены короткие, коридоры узкие, дети кучкуются там, куда их вынесла школьная волна. Если вынесла на такую полушутливую возню, то кто-нибудь обязательно выйдет оттуда с синяком или ссадиной. И это еще терпимо, главное – не попасть в число тех, кого уже совсем не шутливо будут ждать после уроков за школой. К счастью, это случалось нечасто.
* * * * *
Для меня день последнего перелома и операции сына стал решающим: я поняла, что больше отпускать ребенка в школу не могу. Перевести его в другую тоже вряд ли получится, во-первых, потому что опыт перехода из школы в школу у нас уже был, и это решило проблемы лишь на время, во-вторых, потому что к этой школе мы относимся по месту жительства, и в других нас никто не ждет (проверяла).
Мысли о переходе на семейное обучение у меня возникали и раньше, но мне казалось, что ребенок должен находиться в коллективе, учиться общаться с людьми, отстаивать свои права и свое мнение. Пятый класс изменил мою точку зрения. Сейчас вопрос с семейным образованием уже решен, и ни я, ни сын об этом не жалеем.
И к школе сейчас мы стали относится более терпимо. В предыдущем году количество претензий к ней было просто невообразимым, но после того как мне пришлось пообщаться с учителями (в процессе перехода на СО и уже после этого), стало понятно, что от учителей (и даже завучей и директора) зависит далеко не все в нашей системе образования: бюрократические нюансы часто не дают развиваться профессиональным и творческим тенденциям.
Полагаю, что переход на СО был самым правильным решением в сложившейся ситуации: это гораздо лучше, чем ежедневно выдвигать претензии к школе, которая порой и рада бы пойти навстречу, но далеко не всегда может это сделать.
